|
|
Далеко не всегда Серову доводилось писать такие модели. Как художник, существовавший лишь своим трудом, Серов, по словам его ученика, со временем поступает в «общее пользование», принимает заказы от «всяких людей». Наступает кабала портретиста, кабала до самой смерти. Художник вынужден был не раз портретировать царя и великих князей, крупных сановников и фабрикантов, светских дам и дельцов,
людей, чуждых ему по духу, образу мыслей и жизни. Но Серов умел увлекаться образной и психологической характеристикой, живописно-пластической задачей, которая кроется в каждой работе. «Любое человеческое лицо так сложно и своеобразно, — утверждал художник, — что в нем всегда можно найти черты, достойные воспроизведения,— иногда положительные, иногда отрицательные. Я, по крайней мере, внимательно вглядываюсь в человека, каждый раз увлекаюсь, пожалуй, даже вдохновляюсь, но не самим лицом индивидуума, которое часто бывает пошлым, а той характеристикой, которую из него можно сделать на холсте».
Иногда работа над портретом шла быстро и сравнительно легко, порой требовала много времени, напряжения сил и всегда полной самоотдачи.
«Каждый портрет для меня целая болезнь»,— признавался художник. Во всяком случае, равнодушию здесь места не было, и Серов, увлеченный характерностью и типичностью моделей, создавал образы большой силы и общественного звучания. Так случилось и с портретом московского купца и промышленника М. А. Морозова (1902).
Перед нами не Тит Титыч, знакомый по пьесам А. Островского и портретам В. Перова, это современный делец, одетый в сюртук, накрахмаленную манишку и цветной галстук. И все же как выпирает из этой цивилизованной оболочки тот самый замоскворецкий делец, хозяин жизни, в которой он утвердился так же грубо и прочно, как стоит на портрете в своей гостиной, изысканно обставленной в модном тогда китайском стиле. Избрав вытянутый в высоту формат, Серов буквально втискивает в него громоздкую и неуклюжую фигуру фабриканта. Морозов заполняет собой почти весь холст; портрет приобретает черты монументальности, а образ фабриканта — значимость своеобразного памятника российской буржуазии.
Игорь Грабарь вспоминает о своем разговоре с Валентином Серовым:
— Да вот только кончил портрет Михаила Абрамовича Морозова.
— Что же, довольны вы?
— Что я? Забавно, что они довольны,— сказал он, ударяя на слове «они».
«Портреты Серова срывают маски, — утверждал поэт В. Брюсов, — которые люди надевают на себя, и обличают сокровенный смысл лица, созданного всею жизнью, всеми утаенными от других переживаниями». Когда художника упрекали в шаржировании, он отвечал: «Что делать, если шарж сидит в самой модели, — чем я-то виноват. Я только высмотрел, подметил».
Большое место в творчестве Серова принадлежит светским женским портретам. Возрождая традиции русской живописи XVIII века, художник в последние годы жизни создает тип импозантного парадного портрета-картины «большого стиля», настойчиво ищет выразительности цельных и плавных линий, разнообразных и содержательных композиционных решений, включавших нередко сложную обстановку интерьеров, отражения в зеркалах и так далее. В числе этих портретов встречаются и интимные портреты, например овальный портрет Е. П. Олив (1909), захватывающий изяществом формы и рисунка, утонченными вариациями серо-голубоватых тонов.
В «Портрете С. М. Боткиной» (1899) Серов любуется смелым и изысканным контрастом желтого платья, синей обивки дивана и потемневшей позолоты;
в то же время зоркость реалиста подсказала ему своеобразную композицию этого парадного портрета, в котором фигура сдвинута на край дивана, «чтобы подчеркнуть одинокость этой модной картинки, ее расфуфыренность и нелепость мебели». «Не мог же я,— добавляет художник,— писать этот портрет с любовью и нежностью».
|
|
К лучшим произведениям позднего Серова относятся портреты Генриэтты Гиршман (1907), изображенной перед туалетным зеркалом, и княгини О. К. Орловой (1911). Роскошная гостиная, украшенная стильной мебелью и картинами в золоченых рамах, силуэт позирующей княгини с обнаженными плечами, остро выдающимся вперед коленом, в меховом манто и огромной, словно воронье гнездо, шляпе, лицо Орловой, красивое и холодное, образуют одно целое, по выражению И. Грабаря, образ «одной из последних русских аристократок при дворе последнего царя». Сам Серов объяснял ее позу и выражение на портрете словами: «А я Ольга Орлова, и мне все позволено, и все, что я делаю, хорошо».
Неприязнь художника к модели передается зрителю, и в то же время трудно оторваться от портрета, его насыщенного, чуть приглушенного колорита. «Серов был реалистом в лучшем значении этого слова, — писал В. Брюсов. — Он видел безошибочно тайную правду жизни, и то, что он писал, выявляло самую сущность явлений, которую другие глаза увидеть не умеют. Поэтому так многозначительны портреты, оставленные Серовым; портреты Серова почти всегда — суд над современниками, тем более страшный, что мастерство художника делает этот суд безапелляционным. Собрание этих портретов сохранит будущим поколениям всю безотрадную правду о людях нашего времени».
И это о художнике, который поклялся в юности писать «только отрадное»!
Серов, безусловно, крупнейшая фигура русской портретной живописи; между тем о себе художник говорил так: «Я не портретист. Я — просто художник». И, действительно, это был художник в широком и точном понятии слова, впечатлительный и отзывчивый ко всем проявлениям жизни. Он писал пейзажи, жанровые и исторические композиции, театральные декорации, монументальные панно, исполнял иллюстрации, станковые рисунки, автолитографии и офорты, работал карандашом, акварелью, маслом, тушью, темперой, пастелью. Его рисунки к басням И. Крылова — а их насчитывается десятки и сотни — это шедевр русской иллюстрации и лучшее, что было создано художниками-анималистами;
оформление балета «Шехеразада», опер «Рогнеда» и «Юдифь» стали классикой театрально-декорационной живописи, «Похищение Европы», «Одиссей и Навзикая» открывали новые пути монументализма.
Русская земля в творчестве Серова предстает в образах нищих сереньких деревень, крестьянских ребят, подпасков, очень любил он писать и низкорослых мохнатых деревенских лошадок. Порой, как, например, в картинах «Волы» или «Купание лошади», природа озарена ярким солнцем, горячими и насыщенными красками, но чаще Серов пишет осенние или зимние деньки, серенькие и вроде бы неприметные, но раскрывающиеся на этих холстах в своей задушевной щемящей душу прелести. В творчестве Серова всегда ощущалась кровная причастность художника к судьбам родной страны. Картина «В деревне. Баба с лошадью» (1898) пронизана оптимизмом и верой в силы народа; «Безлошадный» (1899) или
«Новобранец» (1906)—словно сгусток боли за разоренную отчаявшуюся русскую деревню.
И. Грабарь имел основания утверждать, что «если бы Серов не писал ни одного портрета, он с неменьшим правом мог бы перейти в историю как „крестьянский Серов".
Раздумья об исторических судьбах России привели Серова к теме жизни и деятельности Петра I. От сюжетов, изображающих сцены царской охоты в XVIII веке, от композиции «Петр I в Монплезире» художник приходит к своей самой крупной и значительной исторической картине «Петр I» (1907). Панорама строящегося Петербурга, корабли у берега, сваи, лодка, чайки в сером небе, свежий морской ветер, зодчий с палкой в руках, денщик и еще кто-то из приближенных, согнувшиеся навстречу ветру, а в центре — огромная фигура Петра с непокрытой головой, в простом коричневом кафтане и с тяжелой дубинкой в руках. Прямой, суровый, весь устремленный вперед, он шагает гигантскими шагами, и,
кажется, нет такой силы, которая остановила бы преобразователя России. Избрав низкий горизонт, Серов ставит персонажей на фоне облачного неба, придавая их четким и выразительным силуэтам экспрессию и монументальность. Неяркая серо-коричневая гамма красок, плотная, как бы сгущенная живопись усиливают впечатление от этой картины, исторически правдивой и в деталях, и в передаче содержания, и самого духа личности и эпохи Петра.
Время все дальше отделяет нас от Серова, но дистанция словно не увеличивается, а сокращается. Его искусство не стареет, наоборот, мы все острее ощущаем его современность. Тесно связанный с традициями реализма XVIII—XIX веков Серов стал основоположником русского искусства XX столетия. Его произведения всегда останутся вершинами реалистической живописи и графики, а он сам, его жизнь — примером искренности и художнической честности, требовательности к себе и другим, примером служения искусству и своему народу".
|
