Заросший пруд, 1888
Октябрь. Домотканово, 1895
|
|
В обращении к образу Пушкина и теме приезда к ссыльному проявляются устремления Серова к небудничному, возвышенному, к поискам больших тем и идей, высоких образов. Это проявляется в первую очередь в портрете, но сказывается и в отношении к природе, к ее образам.
В 1902 году создается известный портрет в рост М.А.Морозова (Государственная Третьяковская галерея), в котором это героическое начало уже явно выступает. Этот портрет, который из-за полного несоответствия персонажа задачам художника вышел таким двусмысленным, тем не менее открывает собою серию монументально-героических портретов, таких, как портреты Шаляпина, Горького, Ермоловой. В них Серов в самой личности изображаемых находил то величественное, возвышенное, того Человека с большой буквы, которого он искал и которого хотел выразить в своих портретах.
Эти же поиски возвышенного и героического, тот же переход от лирической обыденности к возвышенной необычности видим и в жанре пейзажа. Это прежде всего картина «Стригуны на водопое» 1904 года. Зимний вечер, тревожный желтый закат на небе и контрастирующий с ним голубой снег с желтыми рефлексами. Темные силуэты молодых жеребцов. Два пьют спокойно воду, а третий тревожно поднял голову и смотрит вдаль, где виднеется крохотная фигурка удаляющегося человека. Странен темный силуэт этого жеребенка на желтом небе. В поисках экспрессии Серов изображает его в непосредственно схваченном повороте и ракурсе, который не столько характеризует формы, сколько выражает состояние животного. Вся композиция также неустойчива и нарочито динамична. Темные массы сараев сдвинуты вправо, а слева видно открытое поле и небо, на которых как-то зловеще рисуется силуэт лошади. Все изображение проникнуто какой-то тревогой, словно этот жеребенок что-то чует и сейчас заржет. Художник не раскрывает содержания этой тревоги, которую можно принять за предчувствие и хорошего, радостного и тяжелого, злого. Важна передача этого напряженного ожидания.
Мягкая техника пастели, в которой выполнена картина, несколько смягчает контраст теплых и холодных тонов голубеющего снега, желтого неба и темно-рыжих и коричневых лошадей, как смягчает она и их контуры. Но эта «воздушность», приданная изображению техникой пастели, делает его еще более необычным, словно это какое-то видение, а не простая прозаическая жанровая сценка. Анималистический жанр наполнен здесь каким-то символическим содержанием.
Экспрессивен этюд «Купанье лошади» (1905, Государственный Русский музей). Сюжет этого жанра-пейзажа чрезвычайно прост и прозаичен. Это чисто бытовой жанр. Серов изобразил утреннее купанье лошадей его сыновьями на Балтийском море, где семья не раз проводила лето. Один из мальчиков уже кончил мыть лошадь и уплыл далеко в море. Другой же еще только моет своего коня. Но эта простая, будничная бытовая сценка так трактована, что обыденное принимает героический характер. Яркое утреннее солнце заливает море, играет на спине согнувшегося юноши и на спине лошади. Сама лошадь изображена какой-то насторожившейся, как и стригунок в предыдущей картине. Но главное заключается в той радостной торжественности, которую солнечный свет придает всей этой сцене, в широкой пространственности морского пейзажа, в соотношении силуэтов лошади и человека с этим большим пространством. Все смотрится здесь как нечто возвышенное, и мытье лошади принимает характер какого-то обряда, в нем есть нечто эпическое, как и в просторе моря.
Любопытно, что эта вся пронизанная светом, радостная картина написана не в светлых, а тем более не в радостных тонах, а, напротив, в том скупом темном колорите, в каком выполнены знаменитые портреты Ермоловой и Горького. Море - серо-голубоватое, серое и небо. Эти сероватые тона сочетаются с коричневыми в окраске лошади и тела мальчика. Сверкает, собственно, только белый цвет на гребешках волночек и на спине лошади. Но вернее было бы сказать, что тут все краски «светятся», как это отмечалось в этюде «Баба в телеге».
Картина «Купанье лошади» невольно ассоциируется с последующими работами Серова над античной тематикой. Она как бы предвещает в своем возвышенном восторге, в своей эпичности «Одиссея и Навзикаю» 1910 года. Этот героический, возвышенный строй восприятия превратил маленькую картинку простого жанра в почти историческое полотно, придал этюду звучание большой картины. Вполне справедливо в напряженном звучании и «Стригунов на водопое» и особенно «Купанья лошади» видеть, как и в героическом портрете Серова этих лет, своеобразное восприятие им революции 1905 года, его предчувствие надвигающейся бури, как у Чехова, его восторг во время самой бури и скорбь при ее подавлении. Все это нашло выражение в таких вещах, как набросок «Дворцовая набережная в Петербурге в 1905 году» (частное собрание, Ленинград), связанный с кровавыми событиями 9 января, или «Похороны Н.Э.Баумана» и, наконец, известные сатирические работы.
Экспрессивная напряженность и заостренность свойственны в это время даже самым быстрым набросочным этюдам Серова, как, например, «Лошади у пруда» 1905 года. Но опять хочется добавить, что красочная гамма «Лошадей у пруда» в ее сочетании синего цвета воды, светлосерого неба, коричневого песка и цвета лошадок очень близка к цветовой гамме эскиза декорации к опере «Юдифь» (1907, Государственный Русский музей), решенной на сопоставлении темно-синего неба со светло-коричневыми постройками.
|
