Заросший пруд, 1888
Октябрь. Домотканово, 1895
|
|
Эта асимметрия подчеркнута расположением ряски на воде и утверждается художником именно как «правда видения», как случайное, а не выисканное в природе. Но, пристальнее всматриваясь в пейзаж, мы замечаем, как в эту случайность натуры внесена организованность. Наиболее высокие деревья помещаются в центре. Они «прозрачны» и сквозь них видно небо, в отличие от непрозрачности густых деревьев и кустарника справа. Загруженность правой части уравновешивается большей динамичностью левой открытой части с бегущими по небу облаками. Горизонт, помещенный лишь чуть ниже середины холста, и вертикальная направленность отражений деревьев в воде вносят в изображение конструктивную крепость и устойчивость. Она была бы, однако, слишком выраженной и назойливой, если бы ее не перебивала свободная динамика разбросанных по пейзажу светлых пятен неба, то больших в левой части, то едва просвечивающих сквозь верхушки деревьев, то отражающихся в воде. Мотив лежащей на воде ряски замечательно выразительно подчеркивает ее поверхность и вместе с тем прозрачность. Перебиваемые ряской отражения деревьев выглядят благодаря этому убедительно уходящими вниз, в глубину, в отличие от отражений деревьев в этюде «Прудик», которые кажутся лежащими на поверхности воды.
Все материально в этом пейзаже: и деревья с их обобщенностью форм и одновременно проработанностью листвы, и облачное небо, и в особенности вода, тяжелая и густая стоячая вода пруда. Нужно было иметь очень зоркий глаз и превосходно владеть кистью, чтобы так «положить» ряску на воду. Мотив отражения деревьев в воде, как и ряска, использован Серовым для утверждения предметности в пейзаже. В нем предметные формы господствуют над пространством, которое само кажется предметно выраженным в перспективном ракурсе воды, а отражение как бы повторяет всю объемно-предметную верхнюю часть картины.
Соприкосновение форм между собою, одна из труднейших в живописи задач, великолепно решено здесь художником - в свободе динамического мазка, которым передается листва, в введении одного цвета в зону другого, что так наглядно видно в разноцветности ряски.
Пейзаж написан в светлой и чистой пленэрной красочной гамме. Это разнообразные зеленые цвета, которыми даны деревья и трава. Это коричневые и близкие к ним фиолетовато-коричневые, которыми писана ряска. Это светло-желтое в сочетании с серовато-фиолетовым облаком на небе. Чистая цветовая гамма пленэрной живописи свободна от серых и коричневых теней, их заменяет различный цвет темных и светлых мест. Коричневая краска трактуется не как темный тон, а как цвет, подобный всем другим хроматическим цветам. Он так же варьируется от собственно коричневого к фиолетовому и чуть розоватому в окраске ряски, как варьируется, например, зеленый цвет листвы. Эта чистая цветовая гамма светоносна, как и в «Девушке, освещенной солнцем». Свет сияет на небе и в его отражении в воде. Хотя и изображается вечернее время, сумерки, и на небе видны закатные краски - пейзаж в общем светлый. Он полон воздуха, который, однако, не «окутывает» предметы так, чтобы смягчить их очертания или уменьшить материальность. Эта материальность форм при воздушности пейзажа составляет большое достоинство произведения и отличает его от работ барбизонцев, с которыми сам Серов в шутку сравнивал свой «Заросший пруд», называя его «Добиньи-Руссо».
На самом деле тут сходства или близости к барбизонцам мало, кроме непосредственности восприятия природы, писания в пленэре. И нет сходства не только в формально-живописном отношении, но, главное, в понимании природы. Романтической поэтичности барбизонцев здесь противостоит чрезвычайно трезвый и объективный подход к природе, что отличает пейзаж Серова и от пейзажей Левитана.
Это отличие мировосприятия Серова от левитановского верно в общем подметил в свое время еще И.С.Остроухов. Сравнивая пейзажи «Заросший пруд» Серова и «Под вечер» Левитана, которые были выставлены в 1888 году на конкурсе Московского общества любителей художеств, Остроухов писал: «Мое откровенное мнение, и здесь я бы не колебался и не раскаивался бы потом, что 1-ая премия должна быть отдана Левитану, вторая - тебе... Почему я отдаю предпочтение, не колеблясь, Левитану, скажу прямо: его вещь - картина с исключительной почти задачей передачи впечатления, мотив же сложный, но глубоко правдивый и с сильным настроением. Глубокие сумерки, пустынная холмистая местность, кое-где кустарники, леса тянутся полосами, из-за горизонта выплыла огромная луна, и стала неподвижно и холодно на небе. У тебя задача этюда. Этюд прекрасный. Технически ты выше Левитана, но настроение подчинено другим интересам, поэтому не выпукло и не говорит, как у того».
В самом деле, хотя Серов и назвал свой пейзаж «Сумерки», не состояние, не время дня его тут преимущественно интересовало и, во всяком случае, не лирика вечера.
В противовес Левитану, в работах которого в это время «настроение» является главным, у Серова «настроение» - это подчиненное, а главным является показ самой природы в ее бытии. При общности метода «показа» и стремления к «правде видения» отношение Серова к природе существенно отличается от левитановского, и это отличие очень характерно. Серов интересуется объективным образом природы в первую очередь, для него важно запечатлеть природу как таковую без всяких ассоциаций, лирических или социальных, которые всегда играют такую большую роль в работах Левитана.
В то время как выразительность природы для Левитана есть прежде всего ее эмоциональность, то, что, собственно, и является «настроением» в пейзаже, для Серова выразительность состоит в самом бытии природы, в утверждении ее материальности, ритма ее внутренней жизни. Поэтому его живопись материальнее и предметнее живописи Левитана и ее одухотворенность носит совсем иной характер, вовсе не обязательно прямо ассоциирующийся с человеческими переживаниями.
Левитан очеловечивает природу, а Серов смотрит на нее человеческими глазами. У Левитана «настроение» выражено в самом пейзаже, оно и есть «состояние» природы. У Серова передается это «состояние», а «настроение» образуется у зрителя. Левитан преимущественно переживает, а Серов созерцает. Вот почему у Серова фигуры людей в пейзаже нужнее, чем у Левитана. У Левитана они только дополнение пейзажа, и то редкое. У Серова же, как мы увидим, пейзаж соединяется с крестьянским жанром.
|
